Философия истории

План

  1. Формационный и цивилизационный подходы
  2. Маркс и Хабермас в философии истории
  3. Полярная динамика истории
  4. Проблема прогресса в истории
  5. Проблема исторической причинности
  6. Свобода и необходимость в истории
  7. История и человеческая телесность
  8. Система Клио

Обратимся далее к истории общества. Общество не возникает сразу и развито, но проходит длительный путь своего развития. Это связано с тем, что совокупное человеко-бытие больше пространства и должно «сосчитывать» себя во времени, являя как исторический процесс.

1. Формационный и цивилизационный подходы
В современной философии истории обсуждаются два основных подхода – формационный и цивилизационный. Первый представлен, например, марксистской философией истории. Здесь принимается идея своего рода «исторического монизма», когда принимается реальность единого человечества, которое проходит в своем историческом развитии универсальные стадии («формации»). Таким образом, в формационном подходе принимается существование универсальных законов и критериев развития, с точки зрения которых все народы находятся на той или иной стадии развития, упорядочиваясь в одну линию. В конечном итоге разница народов – разница количественная, выражающая разный уровень их развития.
Наоборот в цивилизационном подходе отрицается существование единого человечества как субъекта мировой истории и принимается реальность только множества более малых социокультурных целостностей («цивилизаций»), каждая из которых замкнута в себе и развивается по своим внутренним законам. В таких положениях выражается своего рода «исторический плюрализм», утверждающий множество независимых малых субъектов истории. Нет никаких единых универсальных параметров развития, которые были бы одинаковы для всех цивилизаций, но каждая из них обладает настолько своеобразным качественным характером, что представители одной цивилизации практически не в состоянии понять представителей других цивилизаций.
По-видимому, истина, как всегда, «находится посередине», и реалистичнее в этом вопросе придерживаться, по-видимому, более интегральной концепции истории, своего рода «исторического моноплюрализма», в котором можно было бы выделять разные уровни исторического процесса, так что на более нижележащих уровнях истории мог бы в большей мере проявлять себя цивилизационный подход, а на более высоких уровнях глобальной истории вступали бы в силу определения формационного подхода.
Подобный подход следует координировать с пониманием истории как эволюции коллективного субъекта человечества, в котором может выделяться множество подсубъектов («цивилизаций», «культур», «этносов»), относительно независимых друг от друга на своем уровне развития. Коллективный субъект объединяет в себе коллективный внутренний мир и коллективную телесность человеко-бытия, и в истории обе эти стороны коллективного субъекта находятся в своеобразной ко-эволюции. С коллективным субъектом человечества связано свое историческое пространство – как максимум совместимого в данный момент времени человеко-бытия (состояний внутренних миров отдельных людей (знания, чувства, желания), их коллективных надсубъектов, состояний телесности и созданной искусственной материи общества – дома, одежда, транспорт и т.д.). В идеале история должна представлять собой постоянный рост исторического пространства, но в реальности такой рост оказывается осложеннным разного рода искажающими факторами, превращающими развитие в эволюцию. Поэтому в истории может наблюдаться не только прогресс тех или иных параметров исторического пространства (нравственность, развитие техники и т.д.), но и их задержки и инволюция (регресс). Следует, однако, помнить об антиномической природе эволюции, которая является отклонением от малого развития (развития-1), но на глубинном уровне бытия выражает более подлинные и невыразимые образы развития (развитие-2). Разрушая более поверхностные версии смысла, история может порождать в себе глубины подлинного смысла, которые могут быть во многом непостижимыми для человеческого разума.

2. Маркс и Хабермас в философии истории
Образ полной истории предполагает соединение двух больших теорий истории – материалистической и идеалистической. С этой точки зрения, нам кажутся интересными подходы, которые позволили бы сблизить в некоторой интегральной концепции истории позиции марксизма и Юргена Хабермаса.
Как уже отмечалось выше, марксизм оперирует понятиями формации, базиса и надстройки, классовой структуры общества, социальных революций. Природу человека марксизм рассматривает с точки зрения производства (труда) и факторов отчуждения, воздействующих на коллективную природу человека. В социальной философии Юргена Хабермаса главную роль в истории играют отношения «жизненного мира» и «системы», колонизация первого системой, столкновение субстанциальной и формальной рациональности. На место труда у Хабермаса выходит «коммуникация» (направленная на высокую цель со-понимающая деятельность субъектов, выстраиваемая на принципах рациональности и открытости), в связи с чем и факторы отчуждения принимают образы формальной рациональности, статусно-ролевого комплекса и кода денег и власти.
В качестве принципа интеграции этих подходов можно принять такую формулу – Маркс и Хабермас во многом описывают одну историко-социальную онтологию, но Маркс использует в ее представлении преимущественно структуры внешнего мира и непервое лицо (позиция неЯ), в то время как Хабермас в большей мере представляет ту же онтологию в пространстве внутреннего мира социального субъекта, в преимущественной позиции от первого лица (Я-позиция). Например, внешняя сторона жизнедеятельности человека дается Марксом как труд, производство, в то время как ее внутренняя сторона в большей мере являет себя как хабермасовское «коммуникативное действие». В целом Маркс и Хабермас находят свою координацию в рамках более полной онтологии внешне-внутреннего и коллективно-индивидуального бытия (вспомним о конструкциях Минимальной Онтологии).

3. Полярная динамика истории
Историческая эволюция общества выражает себя в пульсации разного рода полярностей, и можно говорить о своего рода полярной динамике истории. В обществе всегда существует огромное число полярных начал – антагонистические классы, сферы общества (экономика, политика, наука и т.д.), полярные ценности (индивидуальное-коллективное, мужское-женское, городское-деревенское, юношеское-взрослое-старческое, рациональное-иррациональное, традиции-новации, демократия-диктатура, революция-эволюция и т.д.). В этом случае в каждую историческую эвоху в том или ином сообществе есть некоторая относительно господствующая система полярностей, в которой обычно из каждой полярной системы выделены и доминируют лишь некоторые полярности, в то время как отставшиеся полярности подавлены. С этой точки зрения исторический процесс есть разного рода полярные ритмы, в которых доминирующие полярности уходят, а им на смену приходят либо ранее подавленные полярности, либо возникают новые полярные системы. Интересно, что подобным же образом можно посмотреть на музыку, которая представляет собой пульсацию множества полярностей, так что полярную динамику истории можно было бы сравнить со своеобразной мега-музыкой, своего рода исторической симфонией, которую проживает коллективный субъект человечества вместе со всеми своими подсубъектами – нациями, народами, цивилизациями, государствами и т.д.

4. Проблема прогресса в истории
Есть ли прогресс в истории? Когда ставят подобный вопрос, то предполагают возможность выделения некоторого критерия прогресса П, который должен расти на протяжении всей истории. По крайней мере, есть один такой параметр – это время, и потому проблема теории прогресса состоит в том, чтобы найти какой-то более содержательный критерий, нежели простое время. Разного рода теории прогресса в свое время предлагали различные критерии прогресса. Например, технологические теории полагали, что критерий П связан с уровнем развития техники и технологий, и такой уровень неуклонно повышался на протяжении всей истории. В марксизме, как мы видели, кроме технологического, использовался еще своеобразный антропологический критерий прогресса, связанный с предолением разного рода факторов отчуждения подлинной природы человека и достижения ее освобождения в финальном общественном строе – коммунизме. Более организационные теории подчеркивают значение дифференцированности и интеграции общества и культуры, выделения в них все более тонких делений и все больший охват их интегральными структурами. Привлекая образы полярных начал, можно утверждать, что полярных начал становится все больше, и их большее число охватывается более интегральными полярными началами.
Сегодня произошло определенное разочарование в идее исторического прогресса, особенно после страшных мировых войн 20 века, тоталитарных бесчеловечных режимов этого времени. После этого верить в однозначный прогресс уже вряд ли кто решается. Человеческая природа обнаружила в себе страшные бездны, из которых в любой момент истории могут вылезти разного рода монстры человеческой души, ослепляя людей, выключая их разум и толкая ко всеобщему разрушению и взаимоистреблению. Поэтому точнее было бы говорить сегодня не о некотором законе прогресса, который автоматически реализует себя, независимо от нашей воли. Скорее следует говорить лишь о возможности прогресса в истории, который представляет собой только один из множества шансов исторического процесса и требует соединенного усилия всех людей доброй воли в мире. Прогресс в истории будет лишь тогда, когда в подобный прогресс будут верить люди и они смогут реализовать его своей исторической волей.
Однако здесь вскоре возникает новая проблема. Если прогресс не обеспечен с необходимостью некоторым сверхчеловеческим началом, и реальность прогресса – во многом дело рук и веры человеческой, то не возникнет ли и в этом случае новых опасностей слишком узкого понимания прогрессивности, под которую насильственно окажется втиснутой вся полнота человеко-бытия? Тоталитарные режимы 20 века также верили в прогрессивность своих идей, стремясь навязать их всему человечеству.
В итоге проблема прогресса оказывается далеко не простой. По-видимому, более правильно придерживаться двух основных установок: 1) принимать лишь возможность прогресса и зависимость его от совокупных человеческих усилий, которые как способны состояться в истории, так и могут не одолеть решения этой задачи, так что прогресс – это лишь один из шансов истории, предоставленных человечеству. 2) коль скоро критерий прогресса не обеспечивается автоматически в истории и вынужден формулироваться конечным человеческим разумом, который всегда ограничен и может ошибаться, то необходимо использовать принципы научной методологии в формулировке идеи прогресса, всегда рассматривая критерий прогресса П как лишь гипотезу, открытую к критике разного рода контрпримерами и не являющуюся абсолютной.
В таком виде мы можем говорить о критерии П как о гипотезе прогресса, которая может приниматься до тех пор, пока для нее самой жизнью не возникнет контрпримеров. В этом случае важным является существование такого социального института, который мог бы обеспечить признание такого контрпримера и пересмотреть гипотезу в сторону ее большей универсальности и гибкости. Такой институт должен быть представлен широкими слоями общества и поддержан глубокой профессиональной оценкой экспертов. Но здесь мы должны понимать, что сам этот институт в свою очередь может подвергаться оценке с точки зрения иных оснований. В конечном итоге, в области существования «института прогресса» будут взаимодействовать как те или иные технологии исторической экспертизы (научная методология), так и человеческий фактор, который никогда до конца нельзя свести к технологиям и от качества которого будет зависеть вторая составляющая обеспечения прогресса. В определенной мере здесь возникает логический круг – чтобы стать прогрессивным, общество уже должно быть таковым. Здесь мы возвращаемся к значению и некоторого сверхчеловеческого фактора, не подвластного человеку и определяющему качество совокупного человеко-бытия. С этим ничего не поделаешь. Хотя нечто в человеческой природе можно улучшить, но это в свою очередь требует существования таких людей, которые могли бы улучшить других людей. А где взять таких людей, если их нет или недостаточно для общественного улучшения? Так проблема прогресса оказывается подвешенной в этом последнем пункте, который выходит за границы человеческой компетенции и оказывается наиболее глубокой предпосылкой прогресса. Хорошо, если нам повезло, и институт прогресса мог бы существовать в человеческой истории. Пока реальная история говорит о более сложной динамике исторического процесса.
В проблеме критерия прогресса следует иметь в виду следующую логику. Дело в том, что критерий прогресса П всегда может быть расширен до какого-то более полного критерия П*, с точки зрения которого даже на учатсках падения П более полный критерий П* мог бы продолжать расти. Здесь можно привести такой очень простой пример, близкий каждому. Пусть критерий П – это удовольствие для некоторого человека А. Очень скоро А обнаруживает, что его жизнь не такова, чтобы критерий П постоянно возрастал – за периодом роста удовольствия рано или поздно наступает остановка такого роста и даже его падение. Очень скоро каждый человек обнаруживает, что жизнь – это не только удовольствие. Родители могут заставить ребенка делать то, что ему не хочется, что даже заставляет его плакать, например, делают ему очень больные уколы во время болезни. Но позднее, когда ребенок вырастет, он конечно же поймет, что это было необходимо, и оправдает такие действия родителей. Так постепенно на место критерия П как удовольствия приходит более глубокий критерий П*, например, критерий объективности, который только отчасти может совпасть с П, но может содержать и такие случаи, где П* растет, а П падает, и все же руководствоваться в этом случае нужно критерием П*, а не П.
Таким образом, ситуация с критериями прогресса может быть достаточно непростой. Одни критерии могут заменяться на другие по мере развития человеческого разума и расширения сферы нашего опыта. Вот почему важно не абсолютизировать ни один из таких критериев, но руководствоваться философией открытого знания – открытого к своим ошибкам и дальнейшим развитиям. Здесь мы видим еще одну сторону проблемы прогресса – формулировка критерия прогресса П всегда зависит от уровня развития (прогресса) нас самих, так что изменение последнего будет влиять и на формулировку первого. Попытка зафиксировать П будет выражением фиксации нашего собственного прогресса.
На каком основании, однако, один критерий прогресса заменяется другим?
Чтобы пытаться отвечать на этот очень непростой вопрос, давайте вернемся к рассмотренному выше примеру, где П был удовольствием, а П* - более объективным критерием, например, пользой. Когда ребенку делали уколы, это не было удовольствием (критерий П снижался), но было полезным (критерий П* возрастал) для него. И родители выбирают здесь пользу перед удовольствием – почему?
Допустим, родители стали бы руководствоваться критерием П вместо П*, что в этом случае было бы плохого?
Тогда они не стали бы делать уколы ребенку, чтобы не принести ему неудовольствие, но по закону жизни это привело бы к тяжелому развитию болезни и, возможно, даже смерти, которая вновь привела бы к большому неудовольствию. Итак, заметим, что здесь происходит – если руководствоваться только критерием П (удовольствием), то следование этому критерию приведет рано или поздно к его отрицанию (неудовольствию). Киртерий П в этом случае не может обеспечить свою инвариантность, как мог бы выразиться физик. Этот критерий оказывается самоотрицаемым, если пытаться только на его основе строить жизнь. Когда мы сталкиваемся с некоторой ситуацией выбора (делать или нет ребенку инъекции в случае его болезни), то критерий П обязывает нас выбрать из всех альтернатив дальнейшей жизни какого-то одного варианта (не делать уколы). Таким образом, критерий прогресса приводит к формированию определенной жизненной траектории, на которой он продолжает расти. Но рано или поздно возникает такой участок жизненной траектории, который оказывается не подвластным субъекту и на котором критерий П падает. Такой непреодолимый фрагмент жизни, на котором падает критерий П, и оказывается контрпримером (фальсификатором) для критерия П. Под давлением таких фальсификаторов люди вынуждаются рано или поздно отбрасывать критерий П как высший критерий прогресса. Он может остаться только как некоторый частный критерий – в той мере, в какой он синхронизируется с более полным критерием П*. Последний оказывается более полным в том смысле, что на его основе можно строить более длительную и разнообразную жизненную траекторию, избегая контрпримеров.
Так и в общем случае одни критерии прогресса могли бы уступать другим по объему своей инвариантности. Отсюда также следует, что хотя до сих пор в истории не найден ни один критерий П, который бы смог породить всю историю как жизненную траекторию человечества, на протяжении которой П только растет, это еще не означает – с чисто логической точки зрения – что такого критерия не может быть. За более слабым критерием П всегда может затаиться более глубокий критерий П*, как это можно было увидеть даже на простых жизненных примерах.

5. Проблема исторической причинности
Еще один нередко обсуждаемый вопрос в связи с философией истории – вопрос исторической причинности. Кто или что является причиной исторического процесса? Это народные массы, классы, выдающиеся личности, некоторые сверхчеловеческие силы истории или еще что-то? Здесь я хотел бы предложить модель самоорганизации мировой исторической системы (см. ниже о «Системе Клио»), которая может быть распространена и на отдельные ее части.
После разного рода ожесточенных споров о том, что определяет что в истории – экономика политику или наоборот, личность массы или обратно и т.д., сегодня становится все более реалистичной сетевая модель исторической детерминации, где в конечном итоге все может определять все. Более подробно структура такой причинности может быть представлена в следующем виде.
В каждый момент исторического времени (который может занимать дни, месяцы и даже годы) историческая система поляризуется на две свои области – активную и пассивную. Первая выступает как субъект (причина), вторая – как объект исторического изменения, и активная часть действует на пассивную, меняя ее тем или иным образом. В следующий момент времени могут выделяться новые активные и пассивные части, например, они могут меняться ролями – ранее активная часть становится пассивной и наоборот. Так в конечном итоге любая часть исторической системы может выступить как в качестве ее причины, так и следствия. Цикл причин и следствий постепенно обходит всю систему частей, в целом продвигая систему к некоему итоговому состоянию. Так может быть представлена модель сетевой (циклической) исторической причинности. Частным ее случаем является линейная модель, когда активная и пассивная части фиксированы на протяжении некоторого отрезка исторического времени. Но в общем случае, по-видимому, в истории постоянно вращаются циклы причин и следствий.
Конечно, в модели циклической детерминации истории далеко не все части или элементы системы оказываются причинами реального исторического процесса. Но главное преимущество этой модели состоит в том, что она позволяет снять бесплодные споры о «первичности» и выразить более релистичную модель исторических отношений.
Бывают моменты истории, когда экономика может преимущественно определять другие области общественной жизни. Но столь же реальными могут оказаться и другие исторические условия, когда религия или политика могут определять собой ту же экономику. В том числе отдельные выдающиеся личности в некоторые времена могут оказать существенное влияние на ход истории, но столь же верно, что в эти же или другие времена важное влияние на исторический процесс могут оказать массовые народные движения и настроения и т.д.

6. Свобода и необходимость в истории
Обычно говорят, что история не знает условных наклонений – нельзя спрашивать, что было бы, если бы не родился Наполеон или он не был бы корсиканцем. Но такой подход отражает чисто описательный характер современной исторической науки, когда принимаются только факты, и ничего, кроме фактов. Только когда в науке возникают законы, и ее понимание поднимается выше голых фактов, наука может применять законы к другим фактам и отвечать на вопрос, что было бы в этом случае. По-видимому, в истории есть некоторые глубинные инварианты, которые выражаются законами и будут реализованы в любом случае, в то время как конкретные реализации таких инвариант могли бы быть разными. Инварианты истории могут относиться, например, к некоторым полярным рисункам и ритмам истории, когда в истории к определенному моменту созревает некоторая система полярностей, которые должны быть воплощены и так или иначе реализовать себя. Например, может назревать тема смены одной системы полярностей другой. Но в конкретном ходе истории эта смена может осуществиться более или менее революционно, с участием какого-то яркого лидера или более массово и безлико. Это уже те или иные вариации главной исторической темы. Отсюда можно предполагать, что на уровне таких тематических инвариант истории существует более необходимая ситуация их динамики, в то время как на уровне более конкретных реализаций исторических тем возможны разного рода вариации и определенная доля свободы и условного наклонения.
Кроме тематических инвариант, в истории может присутствовать разная плотность исторического времени. Например, одни моменты исторического времени бедны событиями, и время в них разрежено, исторически разбавлено. А другие моменты истории могут быть жгуче насыщены историческими событиями, в них могут спресовываться целые эпохи. Подобные пульсации плотности исторического времени в свою очередь связаны с полярным рисунком истории. Когда в истории сменяются крупные полярности, то с их сменой идет смена и более мелких полярностей, но не обязательно наоборот – смена малых полярностей не обязательно связана с более крупными полярными сменами. Это примерно так же как в календаре – смена года это одновременно и смена месяца и дня, в то время как смена дня – не обязательно смена месяца или года. Историческое время имеет свое разбиение на более и менее крупные временные целостности, которые выражают господство соответствующей системы полярностей. И здесь может быть разная плотность исторических моментов времени, когда меняются более или менее крупные исторические целостности. В моменты особенно крупных смен, когда меняются исторические эпохи, возникают своего рода «узловые точки» истории, в которых сходятся огромные исторические инварианты, и малые флуктуации (конкретные люди или события) в эти моменты могут коренным образом менять конкретные реализации таких инвариант, особенно глобально влияя на ход истории.

7. История и человеческая телесность
Представим, что человеческий разум – это компьютер с внутренним миром (мозг как биокомпьютер), и на изменение устройства этого компьютера до сих пор было наложено табу, т.е. его техническая часть («железо») оставалась принципиально неизменной, в то время как постоянно существовала нужда в развитии всей системы. Пытаясь решить этот парадокс, история находила все новые остроумные ходы, из которых общественное разделение труда – лишь одна из возможностей. В более полном виде перечень направлений усовершенствования человека в истории мог бы выглядеть следующим образом:
1) Общественное разделение труда – каждый компьютер с внутренним миром начинает тратить все свои ресурсы на одну из задач, вместо множества задач. Это позволяет решать каждую задачу максимально глубоко и развито, затем обмениваясь индивидуальными результатами.
2) Принцип свертки – используется удивительная способность открытия разного рода единств за первично разрозненным многообразием бытия. Когда находится единство (закон, система, метод и т.д.), удается заменить бесконечное число частных случаев одним случаем единства – здесь как бы бесконечное сворачивается в конечное и достигается огромная экономия ресурсов. Поэтому, если даже у нас один старенький компьютер, но мы можем создать программу, в которую заложен мощный закон, то может оказаться достаточным и средств нашего не слишком мощного компьютера. Принцип свертки выражает себя в истории в разного рода улучшениях, изобретениях, новых открытиях, которые позволяют в той или иной форме многое свернуть в малое, после чего возникает новое многое, которое сворачивается в свое малое и т.д.
3) Принцип внешней памяти – если у нашего компьютера невелика память, то можно начать использовать разного рода внешние носители памяти, например, глиняные дощечки, папирус, бумагу и т.д. Часть информации мы запоминаем в своей природной памяти, а часть – во внешней искусственной памяти, что позволяет нам усилить память, опять не изменяя нашего компьютера.
4) Принцип внешнего кодирования – на внешних носителях памяти нужны специальные кодирующие системы, чтобы записывать на них ту или иную информацию. Иначе говоря, нужна письменность как специальный код внешней памяти, и в истории общества рано или поздно возникает письменность.
5) Принцип внешнего мышления – идя еще дальше, можно постепенно двигаться к созданию внешнего компьютера, который сможет подсоединяться извне к нашему компьютеру, резко усиливая его, и внешний компьютер можно менять по железу сколько угодно. Так в истории постепенно создается логика, открываются законы мышления, возникает их первая алгоритмизация, которая наконец завершается созданием специальных машин, имитирующих мышление, и далее идет прогресс развития этих машин и этой методологии.
6) Социальная трансляция – накопленный социальный опыт начинает фиксироваться, благодаря письменности (системам внешнего кодирования) и передаваться новым поколениям, так что они могут начинать не с чистого листа, но продолжать своих предков. Начинается кумуляция человеческого опыта, что резко ускоряет историю.
7) Изменение биокомпьютера – наконец, в истории общества не исключена возможность, когда наконец мы сможем добраться до нашего биокомпьютера, существенно начиная менять и его, например, создав искусственный мозг, который будет обладать более мощными интеллектуальными характеристиками (по крайней мере).
Развивая каждое из этих направлений и сочетая их совместный эффект, общество может все более усиливать свои ресурсы, обеспечивая прогресс цивилизации, т.е., по крайней мере, материальное производство и интеллект.
Способность общества к развитию говорит о существовании социального пространства-времени, в котором может расти социальное пространство, выражаясь в росте совестимости разного рода социальных полярностей – бедных и богатых, разных рас и наций, полярных ценностей мужчин и женщин, детей и взрослых, разных религий, религии и науки, разных классов и т.д. Конечно, здесь нужно помнить развитую выше идею эволюции, в которой выражаются разного рода факторы осложнения прямого роста социального пространства. Такой рост постоянно осложняется в реальной истории задержками и откатами назад, замедлением развития и т.д. И все же вряд ли кто согласится вернуться в прошлое, хотя люди в разговорах часто его идеализируют, особенно в старшем возрасте. В целом, по крайней мере, в истории происходит технологический рост, о параметрах которого уже упоминалось. Что же касается морали и духовного развития людей, то, по-видимому, можно признать, что более развитой стала система общественного законодательства, и, возможно, люди в цивилизованных странах испытывают на себе влияние этого развития.

8. Система Клио
Подобно известной сегодня модели «Система Гея» , в которой предполагается существование глобальной системы поддержания равновесия и целостности всей планетарной системы, я хотел бы предложить гипотезу своего рода «Системы Клио», по аналогии предполагающей существование единой динамически-организованной системы мировой истории, которая обладает своим гомеостазом и телеологией.
В рамках гипотезы «Системы Клио» ни один исторический субъект в лице наций, государств и даже человечества в целом не является полным субъектом истории. Таковым выступает только вся система горизонтальных (в рамках одного уровня) и вертикальных (по разным уровням) исторических субъектов, причем, система, обладающая эмерджентными качествами, отсутствующими у каждого отдельного ее элемента, сколь бы глобальным он не был.
Кто субъект истории? Американский президент? Тайное мировое правительство? Мировой финансовый капитал?
Гипотеза Системы Клио предполагает, что среди людей и их институтов нет полного субъекта истории. Есть только постоянно существующая иллюзия, что кто-то является таким субъектом. Конечно, та или иная человеческая инстанция может в большей или меньшей мере приближаться к сонаправленности своей воли с интегральным вектором исторической динамики, но область исторической непрозрачности и неуправляемости есть для любой человечекоразмерной силы, сколь бы она не тешила себя обратным убеждением.
Можно предполагать, что Система Клио обладает как моментом гомеостаза, поддерживающего историческое равновесие на каждом историческом этапе, в течение которого можно говорить об определенной константности исторической эпохи, так и явной направленностью исторической динамики, в которой выделяются крупные исторические гештальты-эпохи со своей целостной организацией. Планирование и достижение подобных крупных исторических целых не под силу ни одной человеческой силе. История идет поверх всех нас, хотя головы некоторых ближе к ее высоте…
Динамика Системы Клио разворачивается в древовидных универсумах исторических полисценариев, в рамках которых история имеет условное наклонение, время от времени подходя к крупной развилке будущих глобальных сценариев развития. В такие «узловые моменты» историческая динамика меняется, открываясь на возможные малые флуктуирующие воздействия, вплоть до влияний отдельных исторических личностей, затем на более-менее длительное время уходя по более каузально замкнутой ветви исторической эволюции до следующей «узловой точки».
В рамках понимания динамики Системы Клио важна, по-видимому, гипотеза «формативной причинности» Р.Шелдрейка , согласно которой всякий вероятностный процесс образует свое морфогенетическое пространство, которое все более закрепляет выбранную ветвь древовидного универсума и оказывает все большее влияние на последующие выборы, выступая своего рода «наследственным грузом» прошлой эволюции. Подобное влияние описывается Шелдрейком как механизм так называемого «морфического резонанса», который в рамках Системы Клио мог бы приводить к повышению вероятности выбора тех новых пост-узловых сценариев, которые резонируют с системой предшествующих выборов и актуализированной ветвью древовидного исторического пространства. Подобный механизм обладает и элементами прогностической значимости, которая должна учитываться в рамках стратегически ориентированной гуманитарной экспертизы.
По-видимому, в рамках Системы Клио формируются тойнбианские механизмы «Вызова-Ответа», когда Система не только формирует Вызов, но и обеспечивает ресурсы Ответа на него, в том числе в формах рождения и подготовки нужных исторических движений и деятелей, появляющихся в нужное историческое время, что не раз отмечалось историками.
На разных уровнях Система Клио могла бы иметь неоднородную организацию. Например, более стохастически-природную на уровне гумилевских этносов , с промежуточными целостностями относительно автономных Культур-Цивилизаций, которые внутренне движутся по законам уже медиальной исторической динамики, и, наконец, все более глобальными планами марксистско-подобных «формаций», пара-модернистских стадий (имею в виду принятое сегодня деление на «до-модернизм», «модернизм» и «пост-модернизм») и итоговым планом «ноосферной» организации.
Принятие экспертных решений должно проявлять себя в рамках «глобальных карт» в том числе и Системы Клио. Эксперты-гуманитарии должны понимать узловые точки уже прошедшей исторической динамики, держать в сознании наиболее вероятные гипотезы исторических инвариант и ближайших узловых событий, определяющих контекст принятия любых стратегических решений.
Например, в рамках мировой истории и исторической динамики России можно было бы выделить, по крайней мере, следующие узловые точки Системы Клио.

  1. Осевое время 5-7 вв. до н.э. Особенно ярко эмерджентность Системы Клио проявляет себя здесь в практическом транс-географическом синхронизме, в возникновении крупнейших фигур-основателей – Сократ, Будда, Конфуций, Лао-Цзы - Восточной и Западной Цивилизаций.
  2. Миссия Христа. В рамках судеб мировой истории это событие, жизнь и жертва Христа, создание крупнейшей мировой религии и задание базовых культурно-исторических констант Западного Мира, который сегодня во многом определяет и нарождающиеся константы глобализационного процесса, вряд ли может быть переоценено. Здесь мы имеем своего рода «архетип миссионерства», своего рода морфогенетический детерминант мессианства, который с этого времени проникает в любую миссионерскую деятельность, так или иначе воспроизводя в ней микромистерию христианского архетипа.

Среди последующих узловых событий уже отечественной истории можно отметить, например, следующие «исторические бифуркации»:

  1. Крещение Руси.
  2. Татаро-монгольское иго и формирование Московского государства.
  3. Смутное время 17 века.
  4. Реформы Петра Первого.
  5. Отечественная Война 1812 года.
  6. Реформы Александра Второго.
  7. Русский марксизм и Октябрьская революция.
  8.  Приход к власти Сталина и создание Советского тоталитаризма.
  9. Великая Отечественная Война 1941-45 гг.
  10. Холодная война.
  11. Новая Россия.

Каждое из этих узловых событий вновь представляет собой выбор в рамках некоторого спектра альтернатив, которые условно можно обозначить как 1 («крайне хорошо») и 0 («крайне плохо»). Конечно, все реальные исторические выборы лежат в интервале между 1 и 0, но могут отклоняться в ту или иную сторону от середины спектра 0.5. Например, освободительные реформы Александра Второго явно отклоняются в сторону 1 от 0.5, реализуя давно назревшую потребность преодоления крепостного рабства российских крестьян, движения государственной системы в сторону республиканства и демократии. С другой стороны, создание сталинского тоталитарного режима – это явный выбор в сторону приближения к полюсу нуля, который привел к настолько тяжелой исторической наследственности всей последующей судьбы России, что оказались резко затруднены последующие силы более прогрессивного исторического выбора в более поздних узловых событий нашей страны, в том числе и в нашей современности.
Возможно, мы этого не осознаем, но на каждый наш шаг и состояние сегодня оказывает свое могучее влияние вся эта цепь узловых выборов, как в рамках мировой истории, так и в нашей национальной исторической судьбе.
Прослеживая цепь пройденных шагов Системы Клио, можно предполагать важнейшие будущие узловые выборы.
Мне представляется, что для нашей страны такой важнейшей исторической развилкой является альтернативное пространство

  1.  Возрождения или распада Новой России.

Удастся ли России возродиться как сильному государству и прогрессивному обществу, сохранить преемственность своей вековой истории и этнической основы? Или на месте России возникнет некоторая новая общность (семейство общностей), которое заново начнет свое существование и будет представлять собой нечто иное, нежели «великий многонациональный русский народ» и его самобытная культура? Выбор в сторону той или иной альтернативы формируется уже сегодня, и современные задачи гуманитарной экспертизы должны отдавать себе полный отчет в своем нахождении внутри пространства этого узлового выбора.
Затем, по-видимому, все человечество станет перед чрезвычайно важным историческим выбором, связанным с угрозой такого планетарного строя, который условно можно обозначить как «ультратоталитаризм». В рамках Системы Клио так или иначе будет определен вариант глобального мироустройства человечества, который может располагаться в спектре от проектов «многополярного мира» до угрозы «монополярной модели», в рамках которой велика опасность возникновения нового тоталитаризма, который по своим масштабам и ресурсам может далеко перекрыть все известные до сих пор тоталитарные режимы. Такой будущий тоталитаризм, вооруженный объединением сил всех наций Земли, сверх-технологиями будущей науки, воистину достоин названия «ультратоталитаризма». Удастся ли будущему человечеству избежать этой участи – это, по-видимому, составит основу более отдаленной узловой точки мировой истории:

  1.  Преодоление или возникновение Ультратоталитаризма.
В таком пространстве исторической судьбы должна определять себя сегодня гуманитарная экспертиза, принимая во внимание не просто некоторую аксилогическую калькуляцию сиюминутных выгод и потерь, но и осознавая себя как одну из малых воль единой Системы Клио.

Lovelock J.E. Gaia: A new look at life on Earth.- Oxford University Press,1979.-252 pp.

Шелдрейк Р. Новая наука о жизни / Пер. с англ. Е.М.Егоровой. – М.: РИПОЛ классик, 2005.

Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – М.: Рольф, 2001.

Сайт управляется системой uCoz