Основы гносеологии

Гносеология – философская теория познания. В этой главе речь пойдет об основных проблемах гносеологии, где центральной является проблема истины и ее критериев.

§ 1. Опыт ошибок

Очень скоро человек в опыте своей жизни обнаруживает, что он может ошибаться, и те представления, которые он ранее относил к реальности, на самом деле оказываются лишь его не вполне верными образами мира. Так возникает гносеологическая проблема, предполагающая, что есть реальность и есть наше сознание, и последнее может ошибаться, неверно представляя реальность. Тогда возникает проблема критериев – можно ли найти такие признаки, благодаря которым мы были бы в состоянии отличить наши образы от самой реальности, менее верные образы от более верных и т.д. Рассуждая таким образом, человеческий разум может попасть в ловушку. Идея реальности вне нашего сознания и является такой ловушкой разума. Обнаружив свою способность ошибаться, разум может абсолютизировать ее, предполагая полную свою замкнутость в себе и невозможность прорваться к подлинной реальности. Так формулируется идея реальности как «вещи в себе», которая никогда и ни при каких условиях недостижима познавательными способностями нашего сознания.
Здесь следует, однако, заметить, что в тот момент, когда человеческое сознание обнаруживало ошибочность некоторых своих представлений, в этот же момент оно удерживало и некоторую реальность, относительно которой только и можно было бы сформулировать ошибку. Иными словами, ошибка – это результат отношения к истине (реальности). То, что не совпадает с истиной, считается ошибочным. Поэтому невозможно выразить ошибочность того или иного представления, не имея в сознании одновременно некоторой реальности, которая выступает определенным истинным фоном, только на котором ошибка и может быть обнаружена. Сказать, что нечто черное, можно только на светлом фоне. Утверждать ошибочность чего-либо можно только на фоне истинности. Следовательно, познавательная ситуация ошибки более сложная – она как обнаруживает неистинность некоторого состояния сознания, так и предполагает истинность другого состояния сознания (фона истинности), только относительно которого может быть сформулирована неистинность чего-либо.
Хотя время от времени разум может обнаруживать ошибки, но и в эти моменты он способен делать это только благодаря своей способности фонового удержания истины. Разум всегда имеет дело с истиной, которая только и может позволить ему оценить нечто как несовпадающее с нею. Если мы отвергаем истину, то должны будем отвергнуть и ошибочность – как отклонение от истины. Ведь, не будь истины, не от чего будет и отклоняться. Не будет и ошибки.
Но далее начинают говорить: если разум один раз обнаружил как ошибку то, что ему казалось истиной, то кто даст нам гарантию, что и в следующий раз разум не ошибется. И ошибочность может вечно сопровождать наше познание, сменяя одни ошибки на другие. В самом деле, вполне возможны разного рода болезни разума, когда он может пребывать в вечных иллюзиях и вращаться в хаосе ошибок.

§ 2. Две истины

Но что же мы вообще называем истиной? Пришла пора, по-видимому, обратиться к этой проблеме.
Есть два основных представления об истине – трансцендентное и имманетное. В качестве трансцендентной истина понимается как кантовская вещь в себе, т.е. такая вещь, которая по определению не может быть познана и лежит где-то вне нашего сознания, куда наше сознание никогда не в состоянии проникнуть.
Понятие вещи в себе противоречиво. С одной стороны, вещь в себе – то, что невозможно помыслить. С другой стороны, даже утверждая невозможность мышления о вещах в себе, мы тем самым их мыслим. В то же время это противоречие очень характерно для природы сознания. Сознание постоянно ставит перед собою и решает подобного рода противоречия.
Противоречие вещи в себе – это лишь вершина целого айсберга, вокруг которого вращается проблематика всей теории познания. Этот айсберг имеет множество своих частей:
1) Относительная вещь в себе: если мы зафиксируем некоторую ограниченную область сознания, то по отношению к ней можно образовать относительные вещи в себе, которые будут выходить вовне этой области.
2) Динамическая вещь в себе: можно строить бесконечную последовательность все более широких ограниченных областей сознания, по отношению к каждой из которых строится своя относительная вещь в себе, выходящая вовне для своей области, но попадающая внутрь следующей более обширной области. В этом случае вещь в себе проявляется динамически - как бесконечная становящаяся последовательность относительных вещей в себе.
3) Противоречивая вещь в себе: когда мы попытаемся сформулировать понятие вещи в себе в отношении ко всему сознанию, мы получим формально-логическое противоречие, как это было отмечено выше, поскольку такая вещь в себе должна будет выйти за границы всего сознания, но, с другой стороны, опять будет мыслиться сознанием.
Без противоречий мы можем иметь дело только с относительной и динамической вещами в себе, которые на самом деле уже являются некоторыми специальными образованиями нашего сознания, т.е. вещами для нас. Что касается противоречивой вещи в себе, то мы должны отказаться от нее, если хотим остаться на почве научной философии, не допускающей формально-логических противоречий. Этой идеей мы обязаны великому немецкому философу Иммануилу Канту, хотя сам Кант в практической философии, используя относительные вещи в себе (как вещи в себе только относительно теоретического разума), считал их противоречивыми вещами в себе.
Исключая из теории познания противоречивые вещи в себе, мы исключаем только формально-логические противоречия. Поэтому область вещей для нас – это всего лишь область теории познания как непротиворечивой теории. Часто совершают ошибку, подменяя противоречивые вещи в себе относительными, и тогда ограничение до вещей для нас оказывается содержательным сужением области научной гносеологии. Надо признать, что такой оттенок сужения содержится в самом термине «вещь для нас», поскольку сразу кажется, что кроме них, есть еще какие-то другие вещи, которые также можно непротиворечиво мыслить. Поэтому лучше вообще не употреблять этого кантовского термина, полагая, что сфера научной гносеологии должна быть просто очищена от формально-логических противоречий, в том числе от противоречивых вещей в себе. Это, однако, не значит, что логика теории познания должна быть только формальной логикой. В силу присутствия в ней относительных и динамических вещей в себе, логика теории познания содержит в себе более сложные и богатые логические конструкции, чем только структуры формальной логики. В частности, в гносеологической логике возникает важный момент динамики, в которой выделяются бесконечные последовательности уровней знания (относительных истин), стремящихся к некоторому пределу (абсолютной истине).
Итак, понятие трансцендентной истины противоречиво и должно быть исключено из научной гносеологии. То, что остается, можно было бы назвать истиной имманентной. Таким образом, имманентная истина ограничивает наше познание только непротиворечивыми сущностями, в том числе включая в себя относительные и динамические вещи в себе. Сферу непротиворечивой научной гносеологии, из которой исключены противоречивые вещи в себе, но оставлены относительные и динамические вещи в себе, назовем областью имманентности. Это сфера всего потенциально выразимого и познаваемого нашим сознанием. Следует заметить, что область имманентности – это не только наше сознание, а все то, что принципиально открыто для него. В конечном итоге это вся сфера непротиворечиво данного бытия, включающая в себя и наше сознание, и внешний мир, сознания других людей и т.д.
Поскольку из области имманентности исключены противоречивые вещи в себе, то здесь нет абсолютно изолированных от других регионов бытия фрагментов реальности. Здесь все соотнесено со всем, все открыто друг на другга, имманентно друг другу. Хотя, конечно, следует иметь в виду, что такая взаимооткрытость является лишь потенциальной, в то время как актуально можно выделять более или менее открытые друг на друга регионы бытия. В частности, динамические вещи в себе создают уровни бытия, которые обладают все большей внутренней взаимооткрытостью, которая постепенно открывается во времени, например, в процессе познания могут создаваться все более интегральные и глубокие теории.
Возвращаясь теперь к проблеме ошибок в человеческом познании, необходимо уточнить, что все такие ошибки предполагают выход за границы сознания в некоторую внесознательную реальность, но по-прежнему находящуюся в области имманентности. Обнаруживая ошибки, мы как бы прозреваем реальность саму по себе, относительно которой прежний образ реальности оказывается лишь нашим состоянием сознания, но и это сознание, и эта реальность являются взаимно соотносимыми и достижимыми друг для друга, способными все более повышать свою взаимную прозрачность друг для друга, т.е. одинаково принадлежащими одной области имманентности. Поэтому опыт ошибок и их исправления не затрагивают проблемы трансцендентной истины, но ограничиваются гносеологическими проблемами лишь имманентной истины. Вся научная гносеология строится как теория имманентной истины.
Коль скоро сознание и реальность соотносимы в области имманентности, то возможны разного рода отношения и взаимодействия между ними, позволяющие двигаться в направлении все большей их взаимоадекватности. Так возникает возможность разного рода критериев имманетной истины.

§ 3. Инвариантность в познании

Коль скоро мы теперь находимся в области имманентности, нам не нужно мучиться над принципиальной проблемой познаваемости реальности. В области имманентности она познаваема и принципиально открыта для нашего сознания. Главная проблема теперь состоит в том, как именно можно познавать реальность и какие здесь возможны методы, какие из них наиболее эффективные.
В общем случае, как уже отмечалось, в процессе познания мы обнаруживаем возможность более субъективных и более объективных состояний сознания. Например, обнаруживая ошибочность того, чего мы ранее придерживались, мы считаем ошибку субъективной. Исправляя ошибку и выстраивая более точное знание, мы считаем его более объективным. Но что это означает? Почему одно представление о реальности мы считаем ошибочным, а другое верным? Почему что-то может быть более или менее верным? Каков здесь критерий?
Поскольку мы находимся в области имманентности, то реальность нам тем или иным образом дана, как дано и сознание. И их можно соотнести между собой, выясняя степень соответствия. Если они более соответствуют друг другу, то сознание будет более истинным. Такова общая формула, но в разных случаях она сложно дифференцируется в разных более частных критериях познания.
Рассмотрим здесь некоторый простой пример. Допустим, вы полагали, что какой-то человек является не очень умным, и вдруг в некоторой ситуации он проявил себя дочтаточно умно, и тогда вы понимаете, что не совсем верно представляли себе этого человека. Вот простейший житейский пример, где мы в столкновении с жизнью вынуждены признать свои прежние представления ошибочными. Проанализируем этот пример более подробно.
Вначале у вас была гипотеза Г о человеке Н, согласно которой этот человек считался не вполне умным. Эту гипотезу вы считали самой реальностью, а не просто своим состоянием сознания. Далее возникла ситуация С, в которой, согласно гипотезе Г, человек Н должен был повести себя одним образом, а он повел себя совершенно иначе. Это значит, что гипотеза Г давала относительно ситуации С одно предсказание, а реально возникло нечто совсем иное. Тогда вы, если хотите признавать реальность и адекватно выражать ее в своем сознании, вынуждены будете отказаться от гипотезы Г и заменить ее на другую гипотезу Г*, в которой человек Н уже не будет выглядеть столь глупым, как в гипотезе Г. В то же время, если ранее гипотеза Г работала, то она нечто объясняла в каких-то ситуациях, где человек Н, как теперь оказывается, выглядел глупым (но не был на самом деле таковым). Тогда гипотеза Г* должна объяснить и эти случаи, так что в некотором смысле гипотеза Г должна быть учтена в новой гипотезе Г*. С этой точки зрения гипотеза Г* окажется объясняющей и все то, что объясняла гипотеза Г, и новые факты, которые не смогла объяснить гипотеза Г.
Во-первых, нужно коснуться того, что означает утверждение «Гипотеза Г объясняет некоторый факт Ф»?
В этом случае факт Ф является как бы частным проявлением некоторого закона З, который заложен в гипотезе Г. Например, в гипотезе о недостаточном уме человека заложен некоторый закон его поведения в тех или иных обстоятельствах. Этот закон является только вероятностным. Например, он не может точно предсказать, как поступит человек, но он делает более вероятными не слишком умные формы его поведения и маловероятными его более умные реакции в любой ситуации. Между законом и каждой конкретной формой поведения человека существует отношение общего и частного. Закон выражает нечто универсальное в поведение человека, а каждое конкретное поведение человека в той или иной ситуации выступает как частное проявление этой универсальности. Переходя от одного факта Ф к другому факту Ф*, которые являются частными случаями одного закона З, мы будем менять только факты, но сам закон будет продолжать оставаться неизменным. В этом случае говорят, что закон инвариантен, выступает как инварианта в переходах между разными ситуациями.
И вдруг мы находим ситуацию С, в которой закон З оказывается невыполненным. Это значит, что он теряет свою инвариантность – он перестает воспроизводиться (через частный факт) в ситуации С, и сам оказывается чем-то изменяющимся, вариативным. Заменяя гипотезу Г на новую гипотезу Г*, мы принимаем более универсальный закон З*, который будет воспроизводить себя всеми теми фактами, через которые проявлял себя прежний закон З, и, кроме того, закон З* сможет проявлять себя фактами в тех новых ситуациях, в которых дал сбой прежний закон З. Так переход от гипотезы Г к более правильной гипотезе Г* в приведенном выше примере с не таким уж глупым человеком окажется переходом к более универсальному закону З*, который сможет выступить более обширной инвариантой, чем прежний закон З.
На этом примере мы обнаруживаем, что критерием истинности является инвариантность – способность быть собой в разного рода изменениях. Чем более инвариантным является некоторое образование области имманентности, тем более объективным и истинным мы его считаем.
В современной науке инвариантность рассматривают как то же самое, что симметрия. Симметрия и инвариантность – синонимы в современной математике или теоретической физике. Симметрично то, что инвариантно в некотором классе преобразований. Например, круг симметричен, потому что, на какой угол вокруг центра его не поверни, он всегда совпадет с собой. А вот квадрат совпадет с собой только при поворотах, кратных 90 градусам. Круг оказывается более инвариантным, чем квадрат, и более симметричным. Таким образом, те или иные сущности могут не просто обладать или нет некоторой инвариантностью (симметрией), но они способны обладать инвариантностью в разной мере, выступая как более или менее инвариантные (симметричные). В приведенном выше примере замена гипотезы Г на новую гипотезу Г* была сделана именно для того, чтобы достичь большей инвариантности. Тогда имманентная истина должна выступать как максимум инвариантности (симметрии) в области имманентности. Критерии имманентной истины – это разного рода критерии инвариантности, которые позволяют оценить инвариантность тех или иных состояний и выбрать среди них те, которые обладают большей инвариантностью или симметрией. Такие состояния и считаются более реальными и истинными.
Более истинным в сознании оказывается теперь нечто более инвариантное – как в разного рода переходах внутри сознания и внутри реальности, так и в переходах между сознанием и реальностью.
Реальность до сознания в области имманентности обычно дается как факты, не связанные единством, или как интуиции, не проявленные в сознании. Наоборот, сознание до реальности выступает как осознанное, но не связанное с фактами и интуициями единство. Все три начала имманентного бытия – сознание, интуиция и факты – должны найти в области имманентности свой союз. Факты должны соединиться с сознательным единством (законом) и быть в согласии с интуицией. Тем самым достигается наиболее инвариантное состояние области имманентности, которое включает в себя единство сознания, но выходит и в область фактов, дифференцируя себя на фактах, и в сферу бессознательной интуитивности, получая от нее образы высшей целостности.
В познании постоянно работают гносеологические спирали, в которых сменяют себя акты анализа и синтеза. Например, познание начинает с некоторых разрозненных фактов, далее обобщает их в гипотезах, которые несут в себе образы инвариант, неизменно воспроизводящих себя в переходах между фактами. Здесь мы движемся от фактов к их синтезу в законах – это синтетическое направление познания. Но гипотезы могут не только объяснять уже известные факты. Можно пытаться предсказать существование каких-то новых фактов, вытекающих из законов, формулируемых в гипотезах. Здесь, наоборот, мы може идти от законов к фактам в направлении анализа. Далее гипотезы рано или поздно сталкиваются с контрпримерами, в которых они обнаруживают ограниченность своей инвариантности и заменяются новыми гипотезами с более инвариантными законами. Это вновь синтетическое движение. Так постоянно сменяют себя в познании анализ и синтез, все более обеспечивая их взаимное согласование (что также является инвариантностью-симметрией более высокого порядка).
Могут, правда, заметить, что в познании могут быть важны не только разные симметрии, но и асимметрии. Например, слишком симметричное состояние может выглядеть искусственно, в то время как подлинная реальность всегда отчасти асимметрична. На это можно было бы ответить использованием симметрии второго порядка – симметрии между симметрией и асимметрией. Для такой метасимметрии (метаинвариантности) возникает настолько глубокое бытие, которое может вобрать в себя и свое отрицание. Так область имманентности внутри себя может обнаруживать воспроизведение своего отношения с трансцендентным. Это выразится в образовании под-областей области имманентности, подобных всей области имманентности в целом. Тогда внешние к этой под-области регионы будут до некоторой меры обнаруживать в себе имитацию трансцендентного бытия. На новом уровне окажется, что это вновь имманентное бытие, для которого возможно образование своего дополнения, и так начнет воспроизводить себя постоянная пульсация имманентного и транцендентного, уходящего в бесконечность все больших порядков, - но все это по-прежнему будут лишь те или иные модификации области имманентности, которые будут выражать разные меры и уровни достижимости одних имманентных состояний для других.
Ярким примером подобного воспроизведения отношения имманетного и трансцендентного внутри области имманентности является структура самого процесса познания, который всегда склонен абсолютизировать некоторый регион области имманентности, а потом обнаруживает его относительность, вновь абсолютизирует новый более обширный регион имманентного, повторяя это до бесконечности. Так возникает познание как последовательность относительных имманентных истин, которые в своем пределе стремятся к максимальной имманентной истине. Каждая относительная истина когда-то принималась за абсолютную истину, но в свое время встретилась со своими контрпримерами и был заменена на более инвариантную относительную истину. Развитие познания являет себя в этом случае как постоянный рост инвариантности-симметрии в области имманентности.

§ 4. Знание и мнение

Коснемся с точки зрения описанной выше концепции, ряд более частных проблем гносеологии.
Во-первых, коснемся таких понятий, как мнение (по гречески, «докса») и знание (греч. «эпистеме»). В общем случае, мнения – это материал, своего рода «гносеологическая глина», из которой может быть вылеплено знание. Мнения – это точки зрения разных людей на какую-то проблему. Например, что такое истина, познаваем ли мир, что такое человек – на все эти вопросы каждый может высказать свое мнение. Каждое мнение оказывается обычно очень условным, зависящим от условий жизни человека, который его высказывает, от его привычек и пристрастий, его образования, настроения и т.д. Все это делает мнение малоинвариантным состоянием, которое легко обнаруживает свою ограниченность и несовпадение с собой в каких-то обстоятельствах. Вот почему, оставаясь на уровне мнений, очень трудно добиться согласия. Каждый твердит свое, отстаивает свою точку зрения, глух к аргументам противоположной стороны, и в такой ситуации трудно договориться до чего-то разумного. В то же время каждое мнение может быть ценно тем, что оно улавливает в решении проблемы некоторый правильный момент, который следует учитывать при более обоснованном решении. Проблема лишь в том, что это только частный момент какой-то более полной концепции. Отсюда вытекает простое решение – мнения есть маленькие осколки истины и нужно сложить их, чтобы получить подлинное знание. Легко сказать, но трудно сделать. Поскольку мнения должны быть не просто механически сложены, но нужно совершить акт синтеза этих мнений в некоторое более глубокое единство, которое способно и учесть в себе каждое мнение, и предложить нечто большее, что выходит за границы каждого мнения. Но если такой синтез удается сделать, то его результатом будет более инвариантное состояние, способное каждое мнение выразить как свой частный случай (факт), а само остающееся неизменным в переходах между разными мнениями. Такое состояние и есть знание. Таким образом, движение от мнения к знанию – движение ко все большей инвариантности и симметрии.

§ 5. Знание и вера

Во-вторых, в гносеологии знание часто обсуждается в связи с верой. Вера и знание кажутся двумя противоположностями. В чем их различие?
Под верой обычно имеется в виду акт некритического принятия некоторой информации. Например, человек может верить в существование черных дыр, бесконечность Вселенной, верит, что существовали Древний Рим и Древняя Греция, что Колумб открыл Америку и т.д. Можно во что-то верить, а можно – про-верить это. Что это значит – проверить? Например, мы верим, что есть некоторый город, в котором мы никогда не были. Однажды мы можем просто поехать туда и проверить, есть ли он на самом деле. В этом случае проверка будет связана с тем, что человек увидит некоторый объект своими глазами, пощупает руками, т.е. воспримет своими органами чувств. Конечно, и чувства могут обманывать человека, например, могут возникнуть галлюцинации, или во сне может присниться, что я вижу снег, а этот сон я вижу летом, когда снега нет. Но в этом случае мы можем усилить проверки или прибегнуть к новым проверкам. Такие разного рода проверки называются в гносеологии таким термином, как процедуры обоснования. Это, например, наблюдение, измерение, постановка эксперимента, привлечение свидетелей, построение теории, мышление (индукция, дедукция и т.д.). Во всех процедурах обоснования есть некоторые основания, опираясь на которые происходит обоснование. Далее есть то, что обосновывается, - назовем его репрезентатом. И есть некоторый специфический акт обоснования, благодаря которому некоторое состояние уверенности переносится с оснований на репрезентат. Например, в дедуктивном выводе
Все люди смертные
Сократ – человек
Сократ смертный
Мы получаем вывод третьего суждения «Сократ смертный» из первых двух суждений «Все люди смертные» и «Сократ - человек», которые выступают основаниями (посылками вывода). Здесь обосновывается последнее суждение (заключение) «Сократ смертен» путем построения всего вывода и переноса истинности с посылок на заключение. С оснований на репрезентат переносится в этом случае истинность. Так строится процедура проверки. В общем случае могут быть другие основания и репрезентаты, может переноситься не истинность, а нечто иное (например, понятность переносится в случае определения понятия), но в любом случае есть какие-то основания, есть репрезентат и перенос уверенности с оснований на репрезентат. Кстати, уверенность – это форма веры, и в процедурах обоснования мы сталкиваемся с верой. Мы должны верить в незыблемость оснований и акт обоснования, чтобы перенести уверенность на репрезентат. Таким образом, разного рода процедуры проверки – это системы переноса веры, своего рода трубки, по которым течет вера, распространяясь с одних состояний на другие. Отсюда видно, что знание не может без веры. Хотя знание использует разного рода процедуры обоснования, но они сами предполагают перенос веры, и без веры в основания не работают. Знание – это лишь организованная вера, текущая по трубкам процедур обоснования. Конечно, можно было бы пытаться изгнать веру из знания. Например, мы могли бы попытаться обосновать основания в некоторой процедуре обоснования, например, подвергнуть критике аксиомы некоторой теории. Но это мы, в свою очередь, можем делать только в рамках других процедур обоснования, у которых есть свои основания и своя вера. Когда наука пытается вывести максимум следствий из минимума принципов, она также использует процедуры обоснования, и это максимум, что она способна достичь – минимизировать число оснований и максимизировать число следствий. Тем самым количество веры окажется минимальным, но избавиться от нее полностью никогда не удастся.
Теперь точнее выразиться так – всегда есть и знание, и вера. Точнее было бы говорить о некотором верознании – третьем состоянии, сплавляющем воедино оба полюса. В этом состоянии можно усилить полюс знания, используя разного рода процедуры обоснования, - и это путь науки. С другой стороны, можно усилить момент веры, ослабляя разного рода проверки, - это путь религии.
Все же одна только вера может легко завести человека на неправильный путь. Хорошо, если веришь в истину. Но сама вера не может это доказать. А если веришь во что-то ложное? Так что прежде чем верить во что-то, хорошо бы его проверить. Но здесь мы попадаем в замкнутый круг – с одной стороны, чтобы верить, нужно знать, но, с другой, как мы видели выше, чтобы знать, нужно верить (в форме доверия к разного рода основаниям в процедурах обоснования). Как здесь быть?
В решении этой проблемы могут помочь разного рода сетевые процедуры обоснования. Опишем вкратце их структуру. Допустим, у нас есть две процедуры обоснования, например, индукция и дедукция. Индукция – это обобщение фактов (синтез), когда мы от частных фактов поднимаемся к общему закону. Дедукция, наоборот, представляет собой аналитическое движение от общего к частному, когда, например, из некоторых универсальных законов мы выводим частные следствия. Заметим, что основания индукции (факты) – это репрезентаты дедукции, и наоборот, основания дедукции (законы) – это репрезентаты индукции. Таким образом, здесь мы имеем дело не с любыми процедурами обоснования, а, назовем их так, с сопряженными процедурами, у которых перевернуты основания и репрезентаты. В этом случае такие процедуры могут все лучше координировать между собой основания и репрезентаты, попеременно то опираясь на них, то проверяя. Например, опираясь на полученные факты Ф1, мы можем попытаться обощить их в некотором законе З1 – здесь будет работать индукция. Затем, опираясь на закон З1, мы можем получить новые факты Ф2 – работает дедукция. Далее, опираясь на расширенные факты Ф2, мы можем уточнить формулировку закона до З2, - вновь работает индукция. И так далее. В этом случае особенно хорошо видно, что тот или иной фрагмент знания может быть то в состоянии оснований, то выступать как репрезентат, оказываясь во всей своей полноте ни чистым знанием без веры, ни чистой верой без знания, но единым верознанием. Это та же модель циклической детерминации, что была описана выше в случае причинных факторов исторического процесса. Она работает и в случае процессов познания.

§ 6. Понимание

Важнейшая категория познания – категория понимания. Невозможно познание без понимания, но что такое понимание, как можно понять само понимание – опять здесь возникает некоторый круг.
В ответе на такие вопросы можно вспомнить об операторах рефлексии и эмпатии, которые обсуждались выше. Мы можем понимать нечто, а затем отрефлектировать, как мы это делали. В этом случае Я-понимание (понимание от первого лица) перейдет в неЯ-понимание, будет сделано объектом понимания. Таким образом, благодаря своим объектным и субъектным состояниям, понимание может понимать само себя. Субъект-понимание будет понимать объект-понимание. Между тем и другим есть определенная мера не только различия, но и общности, которую мы можем отследить благодаря тому, что само наше Я является инвариантом рефлексии и эмпатии, имея возможность продолжать быть собою и в рефлексии, и в эмпатии, и непервом, и в первом лице – как неЯ и как Я. Такое инвариантное Я можно называть метаЯ. Благодаря ему, мы сохраняем личностное тождество в рефлексии и эмпатии. Используя метаЯ, мы в состоянии понимать сами себя и осознавать себя в любых состояниях сознания.
Категория понимания в свою очередь предполагает категорию смысла. Можно сказать, что понять нечто – то же, что осмыслить его, постичь его смысл. Как и вещей, смыслов много. Есть смысл дерева, смысл поступка, смысл жизни, смысл самого смысла и т.д. Далее я буду предполагать, что существует целое пространство смыслов, которое я буду называть всесмыслом. В конечном итоге понять нечто, или постичь его смысл, - это значит, возвести его смысл ко всесмыслу, пережить во всесмысле место данного смысла, его топос. Здесь следует подчеркнуть, что понимание есть вид первичного переживания, подобного ощущению цвета или чувству боли, которые невозможно полностью свести к чему-то иному. Нельзя слепому объяснить, что такое красный цвет. Можно только непосредственно пережить ощущение красного цвета в своем внутреннем мире. Так и со смыслом. Нельзя передать другому человеку некоторый смысл, если только у него уже нет предварительно чувства этого смысла. Это понимание как особое смысло-чувство, первичное и неразложимое ни на что иное. Обладание таким чувством есть признак наличия разума, поскольку разум – это орган восприятия в пространстве всесмысла, который способен воспринимать и переживать смыслы так же непосредственно, как глаза воспринимают цвета. Смыслы связаны с идеями, поскольку идеи – это и есть смыслы бытия. При более тонком различении можно считать, что смыслы – это индивидуализированные идеи, которые содержат в себе идею и ее представление в индивидуальном внутреннем мире субъекта (способного выражать в своем мире идеи как бесконечные изображения).
Кроме переживания, в смысле есть структурный момент, выражающий топос данного смысла в системе всесмысла. Говоря коротко, понять нечто означает пережить его место в составе бытия. Но это место есть «умное место», которое выражает своего рода онтологическую кодировку данной сущности в системе бытия, и такой код может быть очень непростым, далеко выходящим по своей структуре за формы видимого и внешне данного бытия той или иной вещи.
На пути к онтологическому (смысловому) коду могут лежать более доступные формы кодирования бытия, например, в разного рода законах. В этом случае понять нечто будет означать подвести его под некоторый закон. В конечном итоге понимание вновь приводит нас к идее инвариантности. Понять Х означает представить и пережить Х как частный случай некоторого более глобального инварианта (закона, принципа, смысла). Инварианты могут быть меньше или больше, в связи с чем могут разниться уровни понимания. Но даже самое поверхностное понимание в конечном итоге отсылает нас в нашем чувстве к пространству всесмысла и переживанию смыслового места (топоса) Х, т.е. к высшим инвариантам бытия.
Возможны также не только разные уровни, но и одноуровневые виды инвариант понимания. Например, в естественных науках такие инварианты выражены как законы физики (инварианты внешнего мира), в то время как в гуманитарных науках понимание в гораздо большей мере отсылает к более субъектным инвариантам, которые существенным образом определены во внутренних мирах субъектов. С таким более субъектным значением часто говорят об интерпретации как более гуманитарном модусе понимания, который предполагает использование разного рода субъектных инвариант. Например, при интерпретации текста некоторого романа мы вынуждены придавать смысл не только внешним событиям, но и разного рода чувствам, мыслям и другим образованиям внутреннего мира различных героев. В качестве примера субъектной инварианты можно привести, допустим, принцип справедливости, согласно которому каждый должен получать по заслугам, т.е. сколько он отдал ценности, столько же он должен получить. Здесь возникают представления о ценностях и ценностном обмене, за которыми в свою очередь маячат еще более глубинные структуры нашего Я (вспомним эгомерную модель живого существа), и все это примеры разного рода субъектных инвариант. Например, некоторый герой романа испытал обиду на другого, посчитав несправедливыми его действия. В этом случае чувство обиды должно быть подведено под универсальную идею справедливости, которая в данном случае будет считаться нарушенной. Так будет проведена интерпретация чувства обиды. Как и в общем случае понимания, мы можем понять это чувство, возводя его к более универсальным субъектным принципам.
Так в основе любых – и естественнонаучных, и гуманитарных – видов понимания лежат единые механизмы возведения частного к универсальному, и чем более глубоко понимание, тем к более универсальным основаниям возводятся здесь частности, вплоть до смысло-топоса в пространстве всесмысла.

§ 7. Интуиция, разум и чувство в познании

Часто говорят о трех основных формах познания – интуиции, разуме и чувстве (под чувством здесь имеются в виду гносеологические чувства – ощущение, восприятие и представление). Интуиция дает целостное, но недифференцированное представление объекта в нашем сознании, например, врач может интуитивно чувствовать, как нужно правильно поступить в случае того или иного конкретного больного. Часто интуицию трудно выразить, но с ее помощью можно опознать правильное (как в фотороботе можно опознать лицо). Разум и чувство дифференцированно выражают объект познания, но теряют в его целостном постижении. Разум выделяет в объекте универсальное без частного, а чувство – частное без универсального. В итоге объект распадается на целое без частей (интуиция) и части без целого (разум и чувство), которые могут быть либо общими частями (разум), либо частными (чувство). Познание с этой точки зрения стартует с подобного разорванного представления объекта и должно все более координировать и подгонять друг к другу эти крайности, используя сетевые процедуры обоснования, пытаясь в конечном итоге достичь наиболее полного представления объекта в сознании, в котором целое соединено с частями, и общее согласовано с частным. Такой объект окажется выражением высокой инвариантности, которая будет воспроизводить себя в переходах между целым и частями, общим и частным. Познание оказывается сопряжением интуиции, разума и чувства в построении наиболее инвариантного образа объекта.

§ 8. Рациональное и эмпирическое познание

Говорят часто о рациональном и эмпирическом познании. Это связано с двумя основными источниками познания из отмеченных выше трех. Рациональное познание имеет своим основным источником разум, эмпирическое – чувства. Разум способен воспринимать мир идей, воспроизводя его в индивидуальном внутреннем мире субъекта как пространство всесмысла и разные его смысловые места. Отсюда берет начало наше мышление, способность логического, которая в конечном итоге выливается в построении разного рода логических теорий, в основаниях которых лежат аксиомы, а из них по правилам вывода выводятся теоремы. Разум также соединен с миром и выходит за границы индвидуального сознания, но сообщение с бытием идет у него в области мира идей, а не физической реальности внешнего мира. Рационализм склонен абсолютизировать этот источник нашего знания, отвергая все прочие.
С другой стороны, большим источником познания являются гносеологические чувства, которые у человека представлены пятью внешними органами чувств. Они дают информацию о внешнем физическом мире, погруженном в определения пространства, времени и материи. Как уже отмечалось, разум может улавливать бесконечное. Чувства всегда ограничены конечными масштабами – конечными областями пространства, времени и конечным числом объектов. Но только чувства могут дать уникальную информацию о конкретном объекте, которую невозможно вывести никаким разумом. Представители эмпиризма склонны абсолютизировать данные наших внешних органов чувств как единственно надежный и достоверный источник познания.
Принимая триаду «интуиция - разум - чувство», мы можем последовать более инвариантным моделям познания, где более высоким источником познания оказывается триединство указанных гносеологических способностей, в том числе единство рациональности разума и иррациональности интуиции и чувства.
В термины «рациональный» и «иррациональный» обычно вкладывается тот смысл, что под «рациональным» имеется в виду нечто, сводимое к иному, что можно представить как место в системе отношений, в некоторой структуре. Способность разума особенно связана с этим принципом, выражаясь в активном использовании разного рода процедур обоснования и минимизации оснований. В пределе разум стремится все свести к позиции любого начала в рамках абсолютной инварианты, т.е. к числу. Смысло-место в этом случае будет числом бытия, так что все бытие представится как единая мировая шкала чисел, на которой каждое начало получит свое число. Таков предел рациональности.
С другой стороны, под «иррациональным» имеется в виду непосредственное, ни к чему иному не сводимое переживание данности. Например, есть простое и очевидное переживание боли. Все, с этим больше ничего не сделаешь. Можно строить разные теории боли – это будет уже «разум боли». Но в боли есть само чувство боли, которое ни к чему иному не сведешь, его можно только чувствовать и все. Когда определенность дается в таком крайнем самобытии, тогда она выражается иррационально, в пределе своей самоданности. Двигаясь в усилении этой способности все далее, мы в конечном итоге придем к рассыпанию бытия на отдельные онтологические точки, которые будут полностью замкнуты в себе и самодостаточны. Таков предел иррациональности.
Отсюда видно, что оба принципа познания – рациональное и иррациональное – есть также нечто крайнее и нуждающееся в ином для своего оправдания. Чистое число уничтожит всякую индивидуальность бытия, в то время как онто-пыль иррационального предела все замкнет и изолирует в себе. В любом случае имманентное бытие будет потеряно, в то время как оно дано во взаимной отнесенности друг к другу и индивидуальности. Следовательно, имманентное бытие построено на единстве иррационального и рационального начал, что обеспечивает еще более высокую инвариантность такого бытия, которое не перестает быть в движении от рационального к иррациональному и обратно.

§ 9. Презентизм и конструктивизм

Еще одна обсуждаемая оппозиция в теории познания – презентизм и конструктивизм. Согласно презентизму, сознание лишь пассивно отражает (представляет, презентирует) внешний мир, в то время как конструктивизм утверждает активную роль сознания, вплоть до того, что сознание заново создает (конструирует) структуры внешнего мира. Особенно идеи конструктивизма возродились в современной философии после возникновения квантовой механики, в которой процесс наблюдения за микрообъектом по сути создает состояние этого объекта. Кроме того, момент конструктивности стимулируется творческим характером процесса познания, в котором человек творчески созидает новое знание, и в этом случае кажется слишком большой натяжкой свести творчество только к отражению внешнего мира. Возможно, в самом деле, в познании есть момент создания того, что мы познаем. В этом случае субъект познания в некоторой мере создает объект познания. Это можно понять на примере человеческих отношений. Например, если человек выдвигает гипотезу о том, что вы – злой и начинает соответствующим образом относиться к вам, провоцируя на соответствующее поведение, то вы сами можете в определенной степени «заразиться» этой гипотезой и невольно начать подыгрывать ей. Это еще более убедит другого, что он на правильном пути, что еще более «заразит» вас…, и так далее, так что в конце концов вы и в самом деле станете злым в отношении к этому человеку. Отсюда видно, что конструктивный элемент в познании связан с тем, что принятие некоторой гипотезы о природе познаваемого объекта затем выливается в совершение деятельности, в которой данному объекту может навязываться соответствующая роль, что в определенной мере может переводить объект в состояние активации этой роли. Так познание в самом деле может до некоторой степени создавать свой объект. Конечно, этот механизм не абсолютен, и субъект познания может пытаться ослабить свою активность в отношении к объекту, перевести себя в режим более страдательного отношения к объекту, хотя окончательно от любых гипотез в отношении к объекту отказаться, по-видимому, невозможно. Так в процессе познания скорее всего находят некоторые свои пропорции пределы презентизма и конструктивизма, порождая третье синтетическое состояние отражения-создания объекта познания.

§ 10. Заключение
Подводя итог нашему небольшому исследованию, можно заключить, что для научного познания доступна только имманентная истина, которая предполагает соизмеримость субъекта и объекта познания и допускает использование разного рода критериев имманентной истинности. В качестве таковых выступают различные процедуры обоснования, где выделяются основания, репрезентаты и некоторый перенос уверенности с оснований на репрезентаты. Процедуры обоснования могут быть интуитивными, рациональными и эмпирическими. Часто говорят о практике как окончательном критерии истины. В этом случае под практикой можно понимать всю совокупность процедур обоснования, в том числе эмпирических, основанных на наблюдении и практической деятельности субъекта. Вся система процедур обоснования выступает наиболее сильным комплексным критерием истинности, который позволяет вынести наиболее обоснованную оценку тем или иным видам знания, решить вопрос о степени их истинности. Но все же и в этом случае следует помнить о неизбежном конструктивном моменте нашего познания, благодаря которому мы не только пассивно отражаем находящийся вне нас объект, но и активно создаем его, согласно нашим гносеологическим гипотезам о природе этого объекта.

Наиболее развитое свое состояние процедуры обоснования находят в научном познании, так что наука – это пример наиболее развитой познавательной деятельности в современной культуре. К сожалению, в науке сегодня, наряду с ее достоинствами, есть один большой недостаток – все ее успехи основаны на удалении субъектности из процесса познания, так что наука очень хорошо познает мир неживых объектов, но когда дело доходит до мира живых существ, особенно мира человека, здесь объектное научное знание начинает вести себя более жестко, навязывая человеку в своих познавательных гипотезах бездушный образ реальности, где человек предстает только как сложная биомашина. Научное познание остро нуждается сегодня в своем развитии, чтобы научиться рационально познавать не только неодушевленные объекты, но и живых субъектов, обладающих своими собственными внутренними мирами. В этом наука может многому научиться у разного рода ненаучных практик познания – в искусстве, религии, обыденной жизни, - где сохраняется опыт познания феномена жизни, в том числе внутренних миров живых существ. Конечно, подобный опыт наука должна брать не слепо, но соединяя с принципами научной методологии, используя проверки субъектного вненаучного знания в разного рода процедурах обоснования. В направлении к этой цели научное знание, с одной стороны, должно сохранить свою строгость и методологию использования разнообразных процедур обоснования, но, с другой стороны, должно научиться неразрушительно и научно познавать внутренние миры различных субъектов, соединяя внутреннее и внешнее в единой интегральной картине мира. С нашей точки зрения, в этом движении науки центральную роль должно играть понятие инвариантности, которое необходимо осмыслить не только в применении к физической инвариантности внешнего мира, но и к разного рода случаям субъектной инвариантности – инвариантности относительно внутренних миров индивидуальных и коллективных субъектов.
Сайт управляется системой uCoz